Из «Автобиографии»:
«Существуют институты, университеты, академии, где обучают профессиональных историков. На их обучение государство тратит деньги, которые они должны отработать, т. е. объяснить людям происшедшие и происходящие события так, как это нужно существующему строю. Поэтому всякий исторический труд не описывает событие достоверно. Только сопоставляя множество исторических трудов, можно не до конца, но близко подойти к истине. В теории ошибок существует такое правило: «Сумма случайных ошибок при увеличении числа измерений стремится к нулю, но никогда нуля не достигает». Так и с историей. Поэтому, чем больше людей оставит свидетельств о происшедших событиях со своим толкованием их, тем ближе к истине можно подойти. Конечно же, абсолютное большинство жителей страны судьбоносных решений не принимают и не присутствуют при их принятии, но эти решения влияют на их судьбы. Поэтому их описание их жизни не менее важны для приближения к истине в истории, чем мемуары политического или государственного деятеля».
«И … одной ошибки попытался бы избежать Владимир Андреевич, если позволено было бы ему ещё раз пройти по тому же жизненному пути. Он бы более подробно расспросил всех своих близких об их жизни. Мало того, он бы ещё и записал бы их рассказы. Кое- что, конечно, он знал о них, но маловато».
«А в семье у них насчитывалось пятеро оглоедов (так сама Петушиха их называла). Рожать Петушиха была большой мастерицей. Только первенец Петька родился у неё один - видно в тренировочном порядке, а дальше пошли двойни. И мать Петушихи, бабка «оглоедов», и сама Петушиха с ног сбивались, чтобы приглядеть за этой оравой и накормить их, а они как галчата вечно были голодными, поэтому тянули у деревенских всё, что можно в рот положить. Когда мать получала по карточкам продукты - крупы, сахар и др., она их развешивала на гвоздики, вбитые в самый верхний венец избы, чтобы голодные ребятишки не достали, а возле этого продсклада садилась на табуретку бабка с огромным дрыном. Но бабка-то живой человек, ей иногда надо и в туалет сходить и по другим надобностям оставить пост. На этот случай у пацанов были изготовлены специальные инструменты - палки с вбитыми в торец гвоздями. Они этим шедевром инженерной мысли проколупывали дырочку в мешочке с крупой, по очереди подставляли под струю рты и мастерски увёртывались от бабкиного дрына, когда та заставала их на месте преступления».
«Событием для всей деревни был приход с фронта Петькиного отца, он, правда, не пришёл, его привезли на телеге два солдата. Он был без обеих ног. Работники военкомата привезли его повидаться с родственниками и попрощаться с ними - он был определён в какой-то удалённый дом инвалидов. Но Петушиха обеими руками вцепилась в обрубок мужика и не отдала его. Теперь бабке стало легче охранять склад продуктов, а Петушихе ещё добавилось работы. Об этом периоде жизни позже Владимир Андреевич Грабов напишет стихотворение:
«Победный год»
В студный день черёмуховой пены
Вишня заневестилась в саду.
В этот день наш дед пришёл из плена,
Пережив в Освенциме войну.
В качестве трофея брёвна Коха
Дед привёз в цветущий вишней май.
И почти на каждом пике вдоха
Избу сотрясал захлёбный лай.
А в разгар покосной круговерти,
В полубред обеденного сна
В густо заштампованном конверте
Почта похоронку принесла.
С братом мы ходили как павлины:
«Нас отец гилойски пал в бою»
Только мать тайком от всех в осины
Уносила молодость свою.
Ах, осины, горькие осины,
Жертвы суеверий и легенд,
Сколько раз вожжами за овином
Женщин находил хромой сосед.
Он стыдил их, плакал вместе с ними,
Вёл к Екупихе на королей гадать.
Бабкин взгляд как небо честно-синий:
«Карты, вот те Хрест, не будут лгать.
Дом казённый, дальняя дорога,
Бубновая дама, в головах валет,
Заводите, девки, брагу понемногу,
Да подольше в избах не гасите свет».
В призрачной надежде бабы оживали
Ночь-косынки клали в сундуки,
Только синей дымкой затянуло дали,
Заблудились в дымке видно мужики.
Март отцвёл веснушками проталин,
Год прошёл в надеждах и в чаду
И опять в черёмуховом мае
Вишня заневестилась в саду».
«И попали они в ад на Земле. Жить негде, хорошо ещё приехали весной. Дедушка с матерью выкопали в земле яму, обшили её горбылём, поставили в ней буржуйку и впятером в этой яме при пятидесятиградусном морозе ползимы жили. Мать устроилась на работу в больницу медсестрой, а дедушка конюхом. Это их и спасло. Александр Григорьевич ежедневно, рискуя свободой, воровал на конном дворе овёс, бабушка сушила его, толкла в ступе и варила овсяный кисель. А голод на Ленских приисках в те годы стоял страшный. Люди от голода слабели, падали на улице и замерзали».
«В середине зимы дедушке Александру Григорьевичу при конном дворе выделили коморку с настоящей печкой. Дед сколотил двухэтажные нары-полати, стол, пару табуреток - больше в эту коморку ничего не помещалось. Но зато было тепло. Вовка с Юркой постоянно бегали к дедушке с бабушкой отогреваться и поесть овсяного киселя. В один из таких приходов в коморку вошла женщина, укутанная непонятно во что и попросилась отогреться. Бабушка налила ей чашку киселя и посадила за стол. Женщина, сдерживая торопливость, начала есть кисель. Хозяева коморки с ужасом увидели, как по её лицу ползают вши, некоторые падали на стол и в чашку. Бабушка пыталась расспрашивать гостью, кто она такая. Но посетительница только сказала, что она не за того замуж вышла, вот и получила пять лет лагерей, а теперь вот надо ей из этих краёв выбраться, да куда ехать не знает - нет ни дома, ни родственников. После её ухода Анна Алексндровна принесла из больницы какой-то отравы для вшей, и они с бабушкой весь день отмывали коморку».
«В это же время Володя пристрастился к чтению. Мать принесла из библиотеки две книжки - «Капитанскую дочку» А. Пушкина и «Казаки» Л. Толстого. Володя начал читать и не мог оторваться. Ночь он почти не спал, переживал за Жилина и Костылина, а утром притворился больным, и мать как не старалась в школу его отправить не смогла. «Болел» он три дня, пока не прочитал книжки. Потом, когда он был уже старше, и когда эти произведения нужно было по школьной программе читать, он их не читал, до мельчайших подробностей он их и так помнил. И вообще он их запомнил на всю жизнь».
«В 1948 году мать Анна Александровна, ей было в то время 33 года, вышла замуж за охранника одного из лагерей дядю Кешу. Этот дядя Кеша почему-то полюбил Вовку и везде его таскал за собой. Однажды он взял Вовку на дежурство. На проходной, где он нёс службу, была жарко натоплена печь с лежанкой, куда Вовку и засунули. Поздно вечером с работы из шахты к воротам строем подвели заключённых. При обыске у одного из них обнаружили спичечный коробок с золотом. Его завели в проходную, зашили суровыми нитками фуфайку, чтобы он из неё не выпал, фуфайку прибили гвоздями к стене и начали его бить. Сначала он кричал, потом он перестал кричать, начал кричать Вовка. Заключённый несколько раз терял сознание, его обливали водой и продолжали бить. Когда охранникам надоело это развлечение, они сняли его со стены и выбросили на сорокоградусный мороз на улицу. После этого случая Вовка года три-четыре заикался, а мать на другой же день выгнала дядю Кешу из дома. Больше она замуж никогда не выходила».